Биляна Срблянович - Кузнечики [=Саранча]

Дада: Язва? Перестаньте! Я думаю, что это все-таки гастрит.

Игнятович хочет дотронуться рукой до живота Дады. Она, конечно, уворачивается. Алегра при этом оказывается перед мамой. И кашляет. Игнятович останавливается.

Игнятович: Вы вдвоем похожи на какое-то тесто, которое из одной квашни перелезает в другую.

Дада вздыхает, ждет. Игнятович тоже ждет, что ему что-нибудь скажут.

Дада: Папа, если вы закончили…

Мама и дочка смотрят на стол с разложенными бумагами, билетами, книгами. Потом смотрят на трубку, на коробку с табаком и на носовой платок.

До старика Игнятовича в конце концов доходит. Он начинает торопливо собирать свои вещи.

Игнятович: Ой, а что же ты не скажешь! Я сейчас…

Вы понимаете, что и мать, и дочь начинают нервничать. Это понятно, потому что завтракать в таком беспорядке невозможно. К счастью, Игнятович быстро все убирает.

Дада: Не обижайтесь, пожалуйста.

Игнятович: Еще чего! Обижаться! Поешь хорошо, слышишь? Ты такая худая!

Игнятович выходит из кухни. Дада добавляет ему вслед.

Дада: И, папа!

Старик, как какой-то несчастный пес, делает пару шагов.

Игнятович: Да?

Дада: Вы никуда не уходите? Милан хотел с вами поговорить. О чем-то очень важном.

Игнятович: А, хорошо, хорошо. Я буду дома. Он хочет поговорить? Пусть поговорит. Ты не знаешь, о чем?

Дада пожимает плечами. Алегра делает то же самое.

Алегра: Откуда маме знать? Она не вмешивается в ваши отношения.

Дада кивает головой. Игнятович верит ей. Он стоит так, как будто забыл, что надо идти. Тогда Алегра напоминает ему.

Алегра: Деда! Ты можешь подождать его там.

Алегра делает то, что воспитанный ребенок никогда себе не позволит. Она пальцем указывает ему на дверь. Игнятович выходит.

Затемнение

В это же время на другом конце старого города, на другой кухне, в другой старой квартире, загроможденной мебелью того же стиля, за столом сидят Симич и Надежда. Симич все также в своем самом лучшем костюме. Его плащ и портфель, переполненный его мыслями в переплетах, лежат рядом на стуле. Все очень похоже на квартиру Игнятовича. Только все на много меньше. Как бывает в квартирах великана и самого маленького карлика. Надежда держит электронный аппарат для измерения давления.

Надежда: Дайте руку. Не эту, другую.

Симич слушается, как ребенок.

Надежда: Вот так.

Надежда готовит аппарат. Нажимает на кнопки. Аппарат начинает жужжать — работает. Они ждут результат.

Надежда: Хотя вы выглядите уже лучше. На улице казалось, что вы вот-вот упадете. Дайте-ка я посмотрю! Сто тридцать девять на восемьдесят девять. Отлично! Как у юноши!

Симич: Это точно? Это устройство хорошо работает?

Надежда: Оно не ошибается. Мы можем измерить еще раз.

Надежда нажимает на кнопку, аппарат жужжит. Они ждут.

Надежда: Вы действительно выглядите на много лучше. Цвет лица вернулся. Что же с вами, если стало так плохо? У вас что-нибудь случилось?

Симич: Ничего.

Надежда: Что-то должно было случиться. И успокойтесь. Вы не умрете. Зачем вы постоянно это повторяете?!

Однако Симич ничего не говорил.

Симич: Но я же ничего не говорил.

Надежда: «Я умираю, я умираю, я умираю…» Вы повторяете это постоянно.

Симич: Но я действительно не…

Надежда: Ну, вот: сто тридцать восемь на восемьдесят восемь. С вами все в порядке.

Симич: Невероятная точность.

Надежда: Я вам говорю. Как у молодого.

Симичу немного стыдно. Он встает.

Симич: Да ладно, прошу вас… А вы врач?

Симич: Нет. А что?

Симич: Ничего.

Надежда: А что, только врачи могут мерять давление?

Симич: Я этого не говорю… Удивительное устройство. Я просто спрашиваю, зачем оно вам?

Надежда: Так. Просто, чтобы было. Оно всегда кому-нибудь нужно. Только чем чаще вы меряете, тем больше болеете. Все идет от головы.

Симич: Что-то случается и из-за болезни.

Надежда: А болезнь приходит из головы.

Симич: Я не уверен.

Надежда: А я уверена. Вот чуть раньше, когда я увидела вас на улице, такого белого, с вытаращенными глазами, я сразу поняла, что с вами что-то случилось. Что произошло?

Симич: Я же говорю вам, что ничего. Это из-за перемены погоды.

Надежда: Может быть. Вы слишком тепло одеты. И здесь вам душно. Здесь вообще душно. Почему вы не откроете окна?

Симич: Шел дождь.

Надежда: Ну и что? Вы же не сахарный.

Надежда, не ожидая разрешения, распахивает тяжелые шторы, раскрывает окна. Мы даже ощущаем свежесть, которая заполняет квартиру.

Надежда: Хотя вы сладкий!

Симич: Сначала вы говорите, что я выгляжу как молодой, а теперь еще говорите, что и сладкий?

Надежда: Ну, а что, если это так.

Но это не так. Надежда просто хочет поддержать старика. Поэтому она разговаривает с ним, не раздумывая, как с ребенком.

Симич: Дорогая моя, я даже когда был молодым парнем, не выглядел молодым.

Надежда: Ну, в это я не поверю.

А нужно было бы.

Надежда: А то вы не знаете, что на вас смотрит весь дом, когда вы утром делаете зарядку?

Симич усмехается. В первый раз за последних несколько лет.

Симич: Да ладно. И вы тоже?

Надежда: Я же говорю вам, все. Вон там наверху, без штор — это мое окно.

И тут на наших глазах Милисав Симич становится человеком, на которого смотрят. Он встает, выпрямляется. Голос его становится чистым, а губы приобретают здоровый цвет. Встает и надежда.

Надежда: Ну, вот… Я вижу, вы в порядке. Я пойду.

На улице слышится раскат грома. Надежда вздрагивает. Симич как-то неуклюже, как-то слегка обнимает ее.

Симич: Не бойтесь.

Надежда: Это было так близко.

Симич: Не бойтесь. Я же здесь.

Начинается ливень. Симич выглядит гротескно: он стоит склонившись, в своем погребальном костюме, над девушкой, которую не может даже как следует обнять.

Надежда: Опять дождь…

Симич: Переждите немного. Не стоит ходить под таким ливнем.

Надежда: Я быстро пробегу.

Симич: Даже не думайте! Вымокните.

Симич улыбается.

Симич: Вас кто-то ждет?

Надежда: Вообще-то никто.

Симич: Садитесь. Выпьем чаю.

Надежда сейчас уже пожалела, что вообще помогла этому человеку, но что делать — она уже здесь. И поскольку она не торопится, и ее действительно никто не ждет, она выпьет чаю.

Надежда: Хорошо. Если вы настаиваете.

Симич суетится на кухне: ставит на плиту чайник, достает спутанные пакетики какого-то обветревшегося чая. Надежда смотрит вокруг.

Надежда: Хорошо у вас тут. Как в романах.

Симич: Квартира досталась моей жене от ее отца. Это небольшая часть. Остальное отняли. После войны.

Надежда осмативается, потом спрашивает — после какой воны?

Симич: Коммунисты.

Надежда: A…

Симич: Нам осталась вот эта часть для прислуги.

Надежда: Ой, а может, моя бабушка работала у вас. Она работала у каких-то коммунистов.

Симич: Нет, вы не поняли. У нас не было прислуги. Это у моего тестя…

Надежда слушает невнимательно. Ее больше занимают вещи на кухне, их запах. Она останавливается возле какого-то старого радио. Включает его. Из аппарата, как из шарманки, раздаются звуки романтичной песни. Это «Ночь и день» Колла Портера.